Что сказать о работе? Если посмотреть взглядом человека, попавшего из полнейшего безделья в полнейшую работу, то это, безусловно, мрак полнейший. Устаю сильно, но физичекая эта усталость не в пример приятнее, нежели тогдашняя усталость моральная. Нынче занимаемся прополкой арбузов. До появления самих плодов ещё очень далеко, которые бойко лезут из земли и даже уже пытаются выбрасывать чахлые жёлтые цветки. Встанешь в начале грядки, глянешь, и уже неохота ничего полоть. Впечатление полное, что конец грядки упирается в горизонт, во всяком случае, километр есть точно. Работаешь сначала с ожесточением, с целью одолеть эту “змею” одним махом, но её хладнокровие, жестокость и коварство настолько превосходят твой энтузиазм, что это чувствуется уже через каких-нибудь 60 метров. Хочется присесть, отдохнуть. Пополешь, пополешь и глянешь, уменьшилось ли расстояние. Фигушки!!! Остаётся скрипнуть зубами, снова прополоть метров пять и опять посмотреть. Конечно, это идиотизм, ибо какое значение имеют эти жалкие пять метров для километровой длины. Затем я вспомнил свой старый психологический ход: стал двигаться по грядке спиной вперёд. В итоге произошло очень важное изменение, вместо предстоящей работы видишь, сколько уже сделано. Это немного помогает. Как я уже писал, солнце здесь светит, не умолкая. Надоедает  это однообразие до того, что радуешься каждому маломальскому облачку, а тучке тем более, и надеешься, авось прольётся. Но проливается лишь в том случае, если всё небо затянуто. Но и тогда для того, чтобы пролился сколько-нибудь значительный дождик, необходим сильный ветер. И когда среди жары начинает, сперва слегка, дуть ветер, принося свежий озоновый воздух, затем, всё больше набирая силу, ветер приносит первые крупные и косые капли дождя,   а потом…. Впервые в жизни понял, что значит упиваться воздухом. Стоял в ХБ нараспашку, подставив грудь дождю. Опьянел прямо. Но затем ломанул такой шквал, что просто пришлось бежать с поля без оглядки под укрытие балаганчика.

     Васька, повар-хлеборез, по мне скучает и, пользуясь оказией, хочет навестить меня сегодня, так что получается нечто, вроде родительского дня. А вчера, - никогда ещё здесь такого не видел, - полил, как из ведра, такой дождище, что не стыдно было бы и нашей средней полосе. Как обычно, работали в поле, немного хмурилось, но хмурость казахстанская обманчивая и бесплодная: потемнеет-потемнеет и разойдётся, подарив на прощанье две-три капли. Жара чувствовалась бы очень сильно, если бы не постоянный ветер, который, беспрепятственно разгуливая из конца в конец бескрайней степи, приятно освежает. Вот и вчера тёплый ветер дул-дул с запада, там же, на западе хмурилось, и вдруг, как в воду окунули, дохнул влажный и холодный воздух. Я-то, дурачок, хотел и дальше работать, но ребята, дольше меня наблюдавшие казахскую погоду, крикнули, что будет ливень, и пока не поздно, надо тикать в укрытие. И только мы собрались это сделать, как хлынул такой водопад, что в балаган мы вбежали вдрызг мокрые, и что портянки, что трусы выжимались так, будто их только что постирали. На ужин, когда ливень стих, я хотел пойти в одеяле, но корейцы, поражённые моей развязностью, потребовали, чтобы я немедленно переоделся в сухую одежду, которая была у ребят. Кстати, кормят тут очень хорошо и постоянно предлагают добавку, особенно, почему-то, мне. Может быть, у меня какой-то особенно голодный взгляд. Но мне корейцы объясняют, что я сильно похудел, да и рост у меня не маленький. Демьянова уха, словом. Я уже давно говорил, что моё удлинённое лицо очень выигрышное – постоянно предлагают поесть.

     Все конверты от жары или от влажности посклеились, и я, не заметив этого, вынужден был отказаться от использования за полной невозможностью. От вас писем я что-то не получаю, возможно, что они лежат в части. Мопассана “Милый друг” прочитал, русские народные сказки тоже, а других книг в этой части света нету. Занимаемся в свободное время тем, что играем на гитаре с новым другом, Вовиком-учаральцем. Очень забавный и весёлый парень. Выглядит лет на двадцать пять, но соображением вполне достоин своего восемнадцатилетия. В армии он, конечно же, ещё не служил, за что я его иногда в шутку называю “васек”. Смысл этого слова я же ему и объяснил, и он поначалу обижался, но после дополнительных разъяснений, теперь нам это в общении не мешает.

     Ну и арбузики! Честное октябрятское, никогда не видел столько арбузов и дынь, а тем более, не грузил их ночи напролёт на машины. Вчера, например, с утра, “ранчика” собирали дыни под уже немилосердно палящим солнцем и насобирались до того, что в обед я уже собрался идти топиться. Благо, что этого сделать негде. Но худшее, оказывается, поджидало впереди. Скидывали арбузы в одну общую кучу, их непроглядное количество, и день уже подходил к закату, когда мы закончили. А затем…. Затем всю ночь грузили эти злосчастные арбузы на огромные трейлеры, которые прямо с нашего поля отправлялись в Северный Казахстан, в город Талды-Курган, и нам довелось не только проводить, но и встретить уже порядком надоевшее солнце на том же поле. Вышло так, что за вычетом четырёх часов мы, не переставая, работали сутки. Утром я почувствовал такую усталость, что еле ноги передвигал. Славик, тот самый “бич”, о котором я писал ещё весной, тоже вымотался, и, позавтракав, совершенно без аппетита, а лишь потому, что нужно, мы дружно завалились спать. Кстати, на завтрак была молочная вермишель по моему заказу. Молоко нам даёт одна казашка, у которой есть медаль “Мать-героиня”. У неё восемь детей. А на наше поле повадились по ночам заглядывать её коровы. Видно, почуяв, что арбузы, несомненно, вкуснее и питательнее полыни, что растёт повсеместно, они являются нашими постоянными ночными ворами, а заодно и кровными врагами Славика, поставленного охранять огород от этих безобидных, но прожорливых животных. Причём, их вредность состоит в том, что они, выбрав арбуз, надкусывают его, но не съедают целиком, а идут к следующему, то есть, не едят, а попросту портят товар. Если уж меня это раздражает, то, что говорить о Славике, который просто возненавидел этих, казалось бы, мирных и полезных животных. Так как свои вылазки коровы совершают по ночам, Славик спит чутко, но ещё более чутко спит приблудная собака Цыганка, которая, почуяв приближение коров, поднимает неистовый лай, призывая Славика на ночную охоту. Славик же, матерясь, вскакивает, долго прыгает на одной ноге, пытаясь засунуть вторую ногу в штанину, затем, не переставая поливать матом, под этот аккомпанемент скрывается вместе с Цыганкой во тьме в поисках коров, которые, заслышав его приближение, тихо смываются, оставив на поле боя с дюжину надкушенных арбузов. И так у них, у коров, устроено обоняние, что непостижимым образом они ухитряются выбирать самые спелые, самые красные арбузы, что уже окончательно доканывает незадачливого Славку. С горя он научил есть арбузы Цыганку, рассуждая, что если коровам можно, то почему собакам нельзя. Так что, если вы там, в Москве, захотите купить непременно-спелый и красный арбуз, не забудьте захватить с собой корову. Успех обеспечен.

     Вчера ночью, когда мушиная музыка низкого тона сменилась полу-ультразвуковым  разнобоем комариного хаоса, когда эти твари буквально облепляли все оголённые места, грузили мы арбузы и дыни. После того, как расправились с арбузами, я помчался на дынное поле, где мы днём подготовили две большие кучи дынь. Оттуда я начал свистеть, чтобы Славик в кромешной тьме показывал водителю куда ехать, так как фары не включают из-за конспирации, потому, что, оказывается, вся деятельность нашего корейца на совхозных полях носит просто таки уголовно-наказуемый характер. Вскоре на мой свист из темноты выросла махина машины, а перед ней, указывая дорогу и поминутно спотыкаясь об арбузы, цепляясь за траву и нещадно шлёпая себя по небритой роже, бежал Славка с расширенными глазами. Я показал ему направление объезда, и только машина тронулась, как во что-то упёрлась. Тут уж поневоле пришлось включить фары, и оказалось, что это и есть одна из дынных куч, а то, что я принял за дыни, оказалось лишь простой кучей травы, ведь мы накрывали арбузы и дыни от солнца их собственной ботвой, собирая её по всему полю в стожки. Славик принялся, было, горько причитать, что ему за это будет втык, но всё обошлось. А вчера корейцы возили Славика на Алаколь. Это озеро с морской водой. По этому случаю, он извлёк из чемодана свой голубой-голубой, неимоверно измятый и достающий до колен пиджак, натянул брюки и упросил меня временно поносить его изодранные тапки, а сам влез в мои солдатские шлёпанцы и уселся в машину. Ей Богу в этот момент он мне напомнил заштатного безработного без надежды найти работу. Зато, вернулся он довольный и счастливый и всё бахвалился, что мне, дескать, таких почестей не воздают. Но, во-первых, мне такие “почести” не нужны, а во-вторых, у меня всё впереди.

     Итак, два брата развели руками и признались, что молока у них нет, не доили. Затем мы попросили хотя бы литр. Они почесали в своих грязных головах, и вскоре нас можно было видеть возле кошары, где у них хранятся коровы. По дороге они осторожно стали выпытывать, умеет ли кто-нибудь из нас доить корову. Меня этот вопрос застал врасплох, зато сопровождавший меня узбек выразил немедленную готовность доить кого угодно, лишь бы было молоко. Я, хоть доить и не собирался, руки на всякий случай помыл. И вот, мы пришли в кошару, и молодой казах, косясь на задние увесистые коровьи копыта, подсел к вымени. Дёргал, дёргал, оросил несколькими капельками молока вёдрушко, на этом всё и закончилось. Хотел, было, узбек показать класс, но при виде него корова оборвала верёвку и убежала. Старший казах сказал, что он и сам бы подоил, а то мальчик боится, но вот незадача, весной он подрался и у него до сих пор болит рука. Тогда пришла мысль подоить хоть козу. Её поймали, а затем вы могли наблюдать такую картину: четыре лба доят козу, точнее, пытаются это сделать. Я держу за рога, молодой казах пробует дёргать за сосцы, старший сидит рядом и даёт идиотские советы, а узбек ловит то и дело убегающего козлёнка и суёт козе под нос, чтобы та не нервничала и скорее давала молоко. В итоге, результат тот же, что и с коровой. Зря только арбузы принесли!